Памяти Беллы Ахмадулиной. М.Ю. Лермонтов в творчестве поэтессы

"Смех уст и печаль глаз" 

Но Пушкина и Лермонтова она любила, как родных. И даже больше. «Когда начинаются в тебе эти два имени и не любовь даже, а все, все — наибольшая обширность переживания, которую лишь они в тебе вызывают?.. Тобой овладевает беспокойная корысть собственного поиска, ты хочешь сам, воочию, убедиться, принять на себя ту, уже неживую жизнь».

Виктория Шохина

День памяти Беллы Ахатовны Ахмадулиной - советской и российской поэтессы, писательницы, переводчицы, автора многочисленных эссе о русских поэтах и прозаиках, которые, по ее словам, «украсили и оправдали своим участием разное время общего времени, незаметно ставшего эпохой».

10 апреля 1937 — 29 ноября 2010 

В своем творчестве Бэлла Ахмадулина часто обращается к образу Лермонтова, трагическая судьба которого переживается ею как «сегодняшняя», острая, не ослабляемая временем утрата; отсюда один из ведущих мотивов стихов о поэте — стремление «спасти», отстоять поэта от «пустой и совершенной свободы» смерти силой внутр. памяти и «зрения». Лермонтовская тема всегда включена у поэтессы в собственную духовную ситуацию и соотносится с личностью поэта.

Значительно дополняет и уточняет восприятие Ахмадулиной личности Лермонтова ее эссе «Пушкин. Лермонтов» (1965) и новелла «Лермонтов. Из архива семейства Р.» (1973), в которой поэтесса обращается к обстоятельствам гибели поэта. Новелла эта, основанная на документальных материалах, содержит и элементы фантастики, но границы между художественным вымыслом и биографически достоверными сведениями в ней не смешиваются. С психологической проницательностью рисует Ахмадулина участников последней дуэли Лермонтова — «внятного» и деловитого в своих объяснениях князя А. И. Васильчикова и равнодушно-великолепного А. А. Столыпина (Монго). На основании незавершенной исповеди Н. С. Мартынова, мемуаров лермонтовской поры Ахмадулина стремится выявить те внутренние механизмы, которые привели к трагической развязке, воссоздает облик убийцы Лермонтова, не умеющего «отличать самолюбия от чувства чести, отчего площадь его уязвимости была искушающе огромной и требовала неусыпной придирчивой охраны». Образ самого поэта дан через восприятие Мартынова, при этом Бэлла Ахмадулина акцентирует не столько неприязнь, сколько его тупое недоумение перед личностью поэта. В повествование введена и полемическая переписка с воображаемым противником авторского отношения к Лермонтову, два письма Ахмадулиной к П. Г. Антокольскому и его ответы на них, отдельная глава о бабушке поэта Е. А. Арсеньевой, которая «одна дала Лермонтову всю любовь».

В эссе «Пушкин. Лермонтов» Ахмадулина высказала свое понимание последних четырех лет жизни поэта как «мгновенного подвига многолетнего возмужания»; именно в эти четыре года «он бросается, чтобы прожить целую жизнь», подобно путнику в балладе «Тамара». И Лермонтов, по мнению Ахмадултиной, «удалось совершить этот смертельно-выгодный для него обмен: две жизни в плену — „за одну, но только полную тревог“».

С лермонтовской темой в творчестве поэтессы связана миниатюра в прозе «Воспоминание о Грузии» (1965) и цикл стихов 1965—67 «Сны о Грузии».

Глубокий нежный сад, впадающий в Оку

Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,
стекающий с горы лавиной многоцветья.
Начнёмте же игру, любезный друг, ау!
Останемся в саду минувшего столетья.

Ау, любезный друг, вот правила игры:
не спрашивать зачем и поманить рукою
в глубокий нежный сад, стекающий с горы,
упущенный горой, воспринятый Окою.

Попробуем следить за поведеньем двух
кисейных рукавов, за блеском медальона,
сокрывшего в себе... ау, любезный друг!..
сокрывшего, и пусть, с нас и того довольно.

Заботясь лишь о том, что стол накрыт в саду,
забыть грядущий век для сущего событья.
Ау, любезный друг! Идёте ли?- Иду.-
Идите! Стол в саду накрыт для чаепитья.

А это что за гость?- Да это юный внук
Арсеньевой.- Какой?- Столыпиной.- Ну, что же,
храни его Господь. Ау, любезный друг!
Далекий свет иль звук - чирк холодом по коже.

Ау, любезный друг! Предчувствие беды
преувеличит смысл свечи, обмолвки, жеста.
И, как ни отступай в столетья и сады,
душа не сыщет в них забвенья и блаженства.

Лермонтов и дитя

Под сердцем, говорят. Не знаю.
Не вполне.
Вдруг сердце вознеслось
и взмыло надо мною,
сопутствовало мне стороннею луною,
и муки было в нем не боле, чем в луне.
Но люди говорят, и я так говорю.
Иначе как сказать?
Под сердцем - так под сердцем.
Вот сбылся листопад.
Извечным этим средством
не пренебрег октябрь,
склоняясь к ноябрю.
Я все одна была, иль были мы одни
с тем странником,
чья жизнь все больше оживала.
Совпали блажь ума и надобность журнала -
о Лермонтове я писала в эти дни.
Тот, кто отныне стал значением моим,
кормился ручейком
невзрачным и целебным.
Мне снились по ночам
Васильчиков и Глебов.
Мой исподлобный взгляд
присматривался к ним.
Был город истомлен
бесснежным февралем,
но вскоре снег пошел,
и снега стало много.
В тот день потупил взор
невозмутимый Манго
пред пристальным моим
волшебным фонарем.
Зима еще была сохранна и цела.
А там - уже июль, гроза и поединок.

Мой микроскоп увяз
в двух неприглядных льдинах,
изъятых из глазниц лукавого царя.
Но некто рвался жить,
выпрашивал: "Скорей!"
Томился взаперти и в сердцевине круга.
Успею ль, боже мой,
как брата и как друга,
благословить тебя,
добрейший Шан-Гирей?
Все спуталось во мне. И было все равно -
что Лермонтов,
что тот, кто восходил из мрака.
Я рукопись сдала, когда в сугробах марта
слабело и текло водою серебро.
Вновь близится декабрь к финалу своему.
Снег сыплется с дерев, пока дитя ликует.
Но иногда оно затихнет и тоскует,
и только мне одной известно - по кому.

Дуэль

И снова, как огни мартенов,
Огни грозы над головой…
Так кто же победил: Мартынов
Иль Лермонтов в дуэли той?
Дантес иль Пушкин? Кто там первый?
Кто выиграл и встал с земли?
Кого дорогой этой белой
На чёрних санках повезли?
Но как же так! По всем приметам
Другой там выиграл, другой,
Не тот, кто на снегу примятом
Лежал курчавой головой!
Что делать, если в схватке дикой
Всегда дурак был на виду,
Меж тем как человек великий,
Как мальчик, попадал в беду…
Чем я утешу пораженных
Ничтожным превосходством зла,
Осмеянных и отчуждённых
Поэтов, погибавших зря?
Я так скажу: на самом деле
Давным-давно, который год,
Забыли мы и проглядели
Что всё идёт наоборот:
Мартынов пал под той горою,
Он был наказан тяжело,
А воронье ночной порою
Его терзало и несло.
А Лермонтов зато сначала
Всё начинал и гнал коня,
И женщина ему кричала:
«Люби меня! Люби меня!»
Дантес лежал среди сугроба,
Подняться не умел с земли,
А мимо медленно, сурово,
Не оглянувшись, люди шли.
Он умер или жив остался —
Никто того не различал,
А Пушкин пил вино, смеялся,
Друзей встречал, озорничал.
Стихи писал, не знал печали,
Дела его прекрасно шли,
И поводила всё плечами
И улыбалась Натали.
Для их спасения навечно
Порядок этот утвержден.
И торжествующий невежда
Приговорён и осужден.

Тоска по Лермонтову

О Грузия, лишь по твоей вине,
когда зима грязна и белоснежна,
печаль моя печальна не вполне,
не до конца надежда безнадежна.

Одну тебя я счастливо люблю,
я лишь твое лицо не лицемерно.
Рука твоя на голову мою
ложится благосклонно и целебно.

Мне не застать врасплох твоей любви.
Открытыми объятия ты держишь.
Все говоры, все шепоты твои
мне на ухо нашепчешь и утешишь.

Но в этот день не так я молода,
чтоб выбирать меж севером и югом.
Свершилась поздней осени беда,
былой уют украсив неуютом.

Лишь черный зонт в моих руках гремит.
Живой и мрачной силой он напрягся.
То, что тебя покинуть норовит, -
пускай покинет, что держать напрасно.

Я отпускаю зонт и не смотрю,
как будет он использовать свободу.
Я медленно иду по октябрю,
сквозь воду и холодную погоду.

В чужом дому, не знаю почему,
я бег моих колен остановила.
Вы пробовали жить в чужом дому?
Там хорошо. И вот как это было.

Был подвиг одиночества свершен.
и я могла уйти. Но так случилось,
что в этом доме, в ванной, жил сверчок.
поскрипывал, оказывал мне милость.

Моя душа тогда была слаба
и потому - с доверьем и тоскою -
тот слабый скрип, той песенки слова
я полюбила слабою душою.

Привыкла вскоре добрая семья,
что так, друг друга не опровергая,
два пустяка природы - он и я -
живут тихонько, песенки слагая.

Итак - я здесь. Мы по ночам не спим,
я запою - он отвечать умеет.
Ну, хорошо. А где же снам моим,
где им-то жить? Где их бездомность реет?

Они все там же, там, где я была,
где высочайший юноша вселенной
меж туч и солнца, меж добра и зла
стоял вверху горы уединенной.

О, там, под покровительством горы,
как в медленном недоуменье танца,
течения Арагвы и Куры
ни встретиться не могут, ни расстаться.

Внизу так чист, так мрачен Мцхетский храм.
Души его воинственна молитва.
В ней гром мечей, и лошадиный храп,
и вечная за эту землю битва.

Где он стоял? Вот здесь, где монастырь
еще живет всей свежестью размаха,
где малый камень с легкостью вместил
великую тоску того монаха.

Что, мальчик мой, великий человек?
Что сделал ты, чтобы воскреснуть болью
в моем мозгу и чернотой меж век,
все плачущей над маленьким тобою?

И в этой, богом замкнутой судьбе,
в своей нижайшей муке превосходства,
хотя б сверчок любимому, тебе,
сверчок играл средь твоего сиротства?

Стой на горе! Не уходи туда,
где-только-то! - через четыре года
сомкнется над тобою навсегда
пустая, совершенная свобода!

Стой на горе! Я по твоим следам
найду тебя под солнцем, возле Мцхета.
Возьму себе всем зреньем, не отдам,
и ты спасен уже, и вечно это.

Стой на горе! Но чем к тебе добрей
чужой земли таинственная новость,
тем яростней соблазн земли твоей,
нужней ее сладчайшая суровость.

Источники:
1. Лермонтовская энциклопедия
2. Веб журнал перемены "О Белле Ахмадулиной"
3. Б. Ахмадулина "Эссе о руских поэтах. Пушкин. Лермонтов..."
4. Б. Ахмадулина "Лермонтов. Из архива семейства Р."